Жуковский как первооткрыватель романтизма в русской поэзии

Скачут мимо них рядами

Рвы, поля, бугры, кусты;

С громом зыблются мосты. [21, с. 127]

Два мира совместилось – это видоизменило их: призрачный материализовался (хотя и остался подвластным не законам природы, а сверхзаконам инобытия), а земной приобрел какую-то недостоверность, хрупкость и зыбкость.

В элегиях Жуковского и других романтиков также происходило совмещение двух миров:

и земное, непосредственно созерцаемое бытие также преображалось в свете воспоминаний об утраченном или на фоне раздумий о скоротечности человеческого существования. Но человек в лиро-элегическом мире романтиков всегда оставался в центре внимания поэтов. Он был высшим творением природы. Он постигал всеобщие законы бытия – и тем самым приближался к овладении тайнами Вселенной.

Здесь же Людмила и ее умерший жених оказались игралищем неких непознаваемых и беспощадных сил. Мертвец лишен могильного покоя и превращен в орудие мести женщине, возмутившейся незаслуженной несправедливостью. Конь примчал героиню к разрытой могиле, пропал из глаз, всадник оказался тем, кем он и был – истлевшим скелетом, ожидавшим навеки обещанную ему невесту. Все человеческие нравственные нормы отошли – и вместо них основой справедливости оказывается нечто непостигаемое и, следовательно, бесчеловечное.

Вдруг усопшие толпою

Потянулись из могил,

Тихий, страшный хор завыли:

«Смертных ропот безрассуден;

Царь всевышний правосуден;

Твой услышал стон творец;

Час твой бил, настал конец».

В «Людмиле» обозначилась примета, отличающая художественный мир подавляющего большинства баллад Жуковского: в этом мире нет успокоенности и нет надежд на торжество справедливости. Жестокий и дисгармоничный мир! Беспощадные силы ломают сопротивление даже самых могучих героев. И даже самые кроткие или предупредительные не могут добиться снисхождения судьбы.

Так отразилась в балладном мире разочарованность романтика в результатах исторического развития. По законам жанра общее понимание человека и общества преломилось в этом фантастическом видении.

Самой любимой, самой задушевной балладой, как отмечал сам Жуковский, была баллада «Светлана», написанная Жуковским в 1811 г. После ее появления Жуковский для многих читателей стал «певцом Светланы». Баллада сделалась особо значимым фактом и его собственной жизни. Он не только помнит о Светлане, но и воспринимает ее словно бы реально, посвящает ей стихи, ведет с ней дружеские, задушевные беседы:

Милый друг, спокойна будь,

Безопасен здесь твой путь:

Сердце – твой хранитель!

Все судьбою в нем дано:

Будет здесь тебе оно

К счастью предводитель.

(«Светлане»)

Баллада «Светлана» Жуковского, по сравнению с его же «Людмилой», в большей степени народна. Народные элементы в ней и более заметны, и более органичны. Они отнюдь не сводятся только к ритмическому строю баллады, и ее хореическому народно-песенному стиху. В «Светлане» чувствуется общая атмосфера народности; в ней черты народного быта, народные обряды; чуть стилизованные, но народные в своей основе склад речи и форма выражения чувств. Ощущение атмосферы народности возникает уже с самых первых стихов баллады:

Раз в крещенский вечерок

Девушки гадали:

За ворота башмачок,

Сняв с ноги, бросали;

Снег мололи; под окном

Слушали; кормили

Счетным курицу зерном;

Ярый воск топили;

В чашу с чистою водой

Клали перстень золотой,

Серьги изумрудны;

Расстилали белый плат,

И над чащей пели в лад

Песенки подблюдны [21, с. 133].

Баллада «Светлана» романтическая не только благодаря предметам народности, но и по другим признакам. В ней характерный романтический пейзаж – вечерний, ночной, кладбищенский - сюжет, основанный на таинственном и страшном (такие сюжеты любили немецкие романтики), романтические мотивы могил, оживающих мертвецов и т.д. Все это выглядит отчасти условным и книжным, но совсем не как книжное воспринималось читателями. Условно-книжный, в известном смысле сказочный мир согрет авторской верой в истинность воображаемого и любовью к героине, неизменным и сердечным авторским сочувствие к ней. Они-то и сообщают и самой героине, и всему, что с нею связано, все черты живой жизни. Сказка, сказочная история, рассказанная автором, силою его любви делается как бы подлинной, делается реальнее самой каждодневной реальности. Высокая, внутренняя правда и теплый лиризм доброй сказки – вот главные ощущения, которые вызывает в читателе баллада «Светлана».

В «Светлане» и в некоторых других балладах вера в доброе выступает у Жуковского не только в сказочной, но и отчасти в религиозной форме, однако существо этой веры не в одной религиозности, а еще больше в глубокой человечности Жуковского. В конце баллады звучат слова с несомненно религиозно-дидактической окраской:

Вот баллады толк моей:

«Лучший друг нам в жизни сей

Вера в провиденье.

Благ зиждителя закон:

Здесь несчастье – лживый сон;

Счастье – пробужденье».

В стихотворении отражено и религиозное сознание Жуковского, и его глубокий оптимизм, в основе которого – сильное желание добра и радости для человека. У Жуковского – религиозный оптимизм и не менее того – добрый, человеческий оптимизм. Последний делает Жуковского близким и дорогим нашему современному читателю.

Если в «Светлане», при общем поэтически-светлом ее колорите, почти не ощущается страшное в сюжете – страшное смягчалось складом легкого повествования и легкого стиля – то в таких балладах, как «Варвик», «Адельстан», «Замок Смальгольм», поэтика ужасного является во многом определяющей и стилеобразующей.

Поэтика ужасного – это тоже примета романтизма, хотя совсем не обязательная для всех его течений и разновидностей. Немецкий романтизм явно тяготел к изображению ужасного и утверждал право на такое изображение в своей эстетике. В этом отношении Жуковский, в отличие от большинства других русских романтиков, находился под несомненным воздействием немецкой романтической мысли.

В балладе «Адельстан» - средневековый сюжет и много таинственного, загадочного, ужасного: жертва сына, две руки из бездны, цепенеющая мать. Все это тоже из мира сказки, но страшной сказки.

В балладе «Варвик» герой, чтобы достигнуть власти, убивает младенца, своего племянника. С тех пор его преследуют тени умерших и голоса из могилы. Тема возмездия звучит в балладе и как назидательная, и как страшная тема:

И мнит он зреть пришельца из могилы,

Тень брата пред собой;

В чертах болезнь, лик бледный, взор унылый,

И голос гробовой.

Таков он был, когда встречал кончину;

И тот же слышен глас,

Каким молил он быть отцом Эдвину

Варвика в смертный час.

«Варвик, Варвик, свершил ли дано слово?

Исполнен ли обет?

Варвик, Варвик, возмездие готово;

Готов ли твой ответ?»

Непохожа по сюжету, но близка по своей поэтике баллада «Замок Смальгольм», написанная по мотивам Вальтера Скотта. В примечании к балладе Жуковский сам говорит об «ужасном, сверхъестественном происшествии», на котором основана фабула баллады. В ней есть любовь, любовное свидание при шуме дождя и зловещего ночного ветра, есть муж, за измену жены убивающий соперника, и мертвый рыцарь, навещающий любимую, есть в ней знакомая нам тема возмездия:

 Скачать реферат