Партикулы и языковая таксономия

Как же именно эти партикулы, любящие «слипаться» друг с другом или «прилипать» к другим словам, связаны с анализом функциональной семантики сочинительных союзов?

Исторические разыскания, как оказывается, дают возможность найти «промежуточный» этап распределения местоименных партикульных показателей. Так, А.А. Зализняк пишет, что «для 1 и 2 лиц в берестяных грамотах соблюдается следующий осн

овной принцип: в нормальных случаях употребляется либо модель даль есмь, либо модель я даль, но не трехчленная модель я есмь даль». Действительно, функциональное сходство показателей «справа и слева» для 1-го лица на этом периоде русского языка ощущалось живо и потому достаточно было только одного из них.

При восстановлении происхождения и эволюции парадигм имени и глагола в лингвистике представлены две точки зрения. Согласно одной из них, парадигматические словоизменительные показатели именуются «расширителями», «формантами», «аугментами» и т.д. И вопрос о наличии у них первичного автономного значения не то чтобы отрицается, но просто не ставится. Например, И.М. Тройский категорически осуждал в Предисловии к книге А. Эрну идею «местоименности» глагольных и именных флексий, и в своей собственной книге говорит о флексиях только как о «личных окончаниях».

По другой концепции, словоизменительные флексии – как глагольные, так и именные – возникли из неких добавок, которые называют по-разному. И это различие в именовании и статусной характеристике этих добавок теперь становится все более значимым. Одни полагают, что флексии – это, как правило, застывшие местоименные элементы. Так, В. Шмальштиг, обсуждая далеко ведущую идею П. Кречмера о том, что и.-е. не-презентные глагольные форманты -$-, – t-, – v-, – к – были первоначальными показателями глагольного объекта, высказывает такую мысль, что форма медия на * – to «есть в действительности дейктическое местоимение * – to, присоединенное к корню, как правило, в нулевой ступени»; см. у него далее: «я остановлюсь на различных формах местоимений и на том, как они постепенно превращались в глагольные окончания».

Подробно эта идея уже давно излагалась А.Н. Савченко в специальной монографии. Как он считает, первое лицо глагола связано через окончание с личным местоимением, а второе и третье – с местоимениями указательными: -*so/*to.

Комплекс: основа + флексия обычно бинарен, но в действительности, как предполагается, местоименный компонент может пронизывать более протяженные отрезки. Важно, что в этом случае речь идет о соединении двух значащих, то есть имеющих свою семантику, компонентов. Например, уже К. Уленбек в 1901 г. отметил, что показатель субъекта – s-, по-видимому, является постпозитивным артиклем, восходящим к местоимению -*so. А. Эрну прямо возводит окончания именительного и родительного множественного числа второго и первого склонений латинского имени к указательным местоимениям.

Но есть и другие подходы, согласно которым флексии – это не «приклеившиеся» местоимения, а некие первообразные части-цы-партикулы с диффузным значением дейктического характера, распределенным по высказыванию в целом. Так, Ю.С. Степанов, автор важной теории «длинного компонента», пишет: «В современных индоевропейских языках повторяющимся элементом обычно служат разнородные члены синонимического ряда. В древних индоевропейских языках повторяющимся элементом часто является какая-либо специальная дейктическая частица…

Таким образом, положение о «местоименности» глагольных флексий есть в этой теории чистая условность описательности: более точно, удобнее говорить о том, что и местоимения, и глагольные флексии восходят к общему для них протоэлементу, являющемуся, как правило, дейктическим показателем. Подобный взгляд восходит к точке зрения на реконструируемый и.-е. язык, согласно которой первый этап развития и.-е. языка не был флективным, а в протоиндоевропейском на синтаксическом уровне соединялись компоненты диффузной семантики и диффузной мастеренной принадлежности.

Так, в 1992 г. вышла уже упоминавшаяся статья Ф. Адрадоса «О новом облике индоевропейского: история одной революции». Суть «нового облика» Фр. Адрадос излагает следующим образом.

Индоевропейский язык прошел три реконструируемые стадии:

1)Протоиндоевропейский. Он не был флективным и не имел парадигм.

2)Тот этап индоевропейского языка, который засвидетельствован анатолийскими данными.

3)Поздний индоевропейский язык, который до сих пор и принято было считать древнейшим состоянием и который уже обладал парадигматическим устройством».

В предыдущие периоды лингвистической реконструкции протоиндоевропейского, как считает Ф. Адрадос, было лишь два направления: «унитарное», «плоское», по которому реконструировался некий единый язык, близкий к более поздним состояниям, и язык с реконструируемой «глубиной», то есть тот язык, в котором принципиально выявляются лингвистами возможные иные состояния, но в общем виде они никогда ими не формулируются.

Многое в этой теории «нового облика» связано с идеей постепенной эволюции в развитии компонентов парадигм глагола и имени, но для нас важно то, что именно эти дейктические час-тички-партикулы, а отнюдь не местоимения, которые появляются – пусть из них же, но позже, – по мнению приверженцев «новой теории», лежат в основе первоначальной индоевропейской грамматики. Значение их, как уже говорилось, было достаточно диффузным, и это объясняет, по мнению К. Шилдза, автономность развитии глаголов, имен и местоимений как особых – семантически и функционально – частей речи.

Частицеообразные партикулы при этом всегда объединялись в ансамбли разных функциональных оттенков, разумеется, не реализуя в языках всех своих комбинаторных возможностей.

Эти ансамбли могут состоять только из самих партикул. Так, нами были выбраны 10 русских партикул; не, кь, то, ли, и, у, же, да, а, но. Они дают 726 сочетаний по 2 и по 3 элемента с возможными перестановками, однако лишь около 50 комбинаций из них могут быть признаны реализовавшимися и функционирующими в русском языке реально.

Приведем также для иллюстрации фрагмент цепочки двуком-понентных партикульных комплексов, порожденных компьютерной программой из 9 русских партикул: и, а, не, но, да, же, ли, кь, то, и посмотрим, что из этого взял язык: а, и + но, и + да, и + же, и + ли, и + то, и + кь, и + не,… но + а, но + да, но + же, но + ли, но + то, но-кь, но-не, да-а, да-и, да-но, да-же, да-ли, дачпо, да-кь, да-не, же-а, же-и, же-но, же-да, же-ли, же-то, же-кь, же-не, ли~а, ли-и, ли~у, ли-но, ли-да, ли-же, ли-то, ли-кь, ли-не, то-а, то-и, то-у, то~но, то-да, то-же, то-ли, то-кь, то-не, кь-а, кь~и, кь-у, кь-но, кь-да, кь-же, кь-ли, кь-то, кь-не, не-а, не-и, не-но, не-да, не-же, не-ли, не-то, не-кь, а-и, а-но, а-да, а-же, а-ли, а~ то, а-кь, а-не.

Мы видим здесь 84 сочетания.

Что же находится среди них? Какие частеречные элементы, относящиеся к системе языка, можно здесь выделить?

Во-первых, это привычные для нас современные «цельные» слова; или, даже, тоже, к(ъ) то.

Во-вторых, это слова, ставшие сейчас архаичными, но засвидетельствованные в истории языка: ино, неже, нели, кьда, аже, али.

 Скачать реферат