Любовная лирика Владимира Владимировича Маяковского

по крайней мере миром,

землей по крайней мере – мать.

Странную исповедальную поэму написал Маяковский. Казалось бы, она действительно "про это", а вчитаешься - все-таки больше про другое. Недаром ее тема впрямую не названа. "Про что, про это?" - спрашивает автор и слово "любовь", подсказанное рифмой, зачем-то заменяет многоточием. Источник поэмы – угроза ра

зрыва с любимой, угроза почти убийственная: «Теперь я чувствую, что меня совсем отодрали от жизни, что больше ничего и никогда не будет», - восклицал автор в письме времен создания «Про это». Все гиперболы, антитезы, градации подчинены здесь одному – выражению необыкновенного накала чувств. Но если отбросить всю научную фантастику, все картины аллегорических превращений, как всегда, искусно и многословно реализующие каждый речевой оборот, то останется несколько ярких и крепких моментов, где выражены те же основные мотивы, что и в дооктябрьских стихах и поэмах: обида, ревность и ненависть.

Повседневное окружение его любимой: вороны-гости, друзья-соперники - вот главное препятствие на пути его любви. Это и названо всеми нехорошими словами, принятыми в то время к употреблению. Любовь к «ней» в условиях «будней тины» была для поэта неприемлимой. И самое страшное, корень трагедии - в том, что ведь и сама любимая - неотъемлемая часть всего этого, и если он ни в чем ее не обвиняет, то только оттого, что любит. Трагична, безысходна любовь Маяковского, неустранимо препятствие на ее пути, по крайней мере в этой, сегодняшней жизни. Но поэме Маяковского в 1923-м году необходим оптимистический выход, без него она состояться не может. И Маяковский такой выход находит, убивая себя и воскресшая в будущем, в далеком и замечательном тридцатом веке, веке коммунизма, который изображается как время торжества истинной любви, когда осуществится мечта поэта – «чтоб всей вселенной шла любовь». И обращаясь к людям будущего, поэт восклицает:

Ваш

тридцатый век

обгонит стаи

сердце раздиравших мелочей.

Нынче недолюбленное

наверстаем

звездностью бесчисленных ночей.

Понимание Маяковским природы любви в последний период его творческого пути находит наиболее яркое выражение в двух поэтических «письмах» - «Письме товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой». Созданы стихотворения осенью 1928 года во время пребывания Маяковского в Париже, они навеяны сильным и глубоким чувством к Татьяне Яковлевой. Маяковский познакомился с ней в Париже, куда она приехала в 1925 году из Советской России по вызову своего дяди, художника. Но (и это так характерно для Маяковского) его «Письмо товарищу Кострову…» - не просто о любви, оно о сущности любви.

Обжигающей силы чувство вызывает настоятельную потребность разобраться в себе, по-новому взглянуть на мир. Именно по-новому: для Маяковского любовь – чувство, перестраивающее человека, буквально созидающее его, многократно увеличивающее его силы.

Как это чаще всего бывает у поэта, о самом серьезном говорится с долей иронии:

Я ж умен

и голосист,

заговариваю зубы –

только

слушать согласись.

Но стихотворение разворачивается – и все ощутимее становится пафос стиха, стремящегося добраться до сути человеческой жизни, объяснить, что позволяет опять о опять запускать в работу «сердца выстывший мотор». Здесь проявляется не ослепляющая человека страсть, а земное, радостное чувство, наполняющее творческой силой. И по мере того как разворачивается эта мысль исчезают стены зала, в котором начат разговор: сюда врывается шум улицы, звездное небо раскидывается над головами влюбленных.

Говоря о сущности любви, поэт избегает в своем разговоре отвлеченности. Назван по имени адресат «Письма…», в текст введена та, которая вызвала эту бурю в сердце, к которой обращен поэтический монолог. И в самом стихотворении рассыпано множество деталей, подробностей, не позволяющих стиху унестись в туманные выси: любовь, которая вызвала к жизни эти строки, - «человеческая, простая», да и поэтический «экстаз» проявляется в самой что ни на есть будничной обстановке:

Подымает площадь шум,

экипажи движутся,

я хожу,

стишки пишу

в записную книжицу.

Мчат

авто

по улице,

а не свалят наземь.

Понимают

умницы:

человек –

в экстазе.

Простое, земное чувство противопоставляется той «прохожей паре чувств», что названа «дрянью»: поэт говорит о том, что возвышает человека, о стихии («Ураган, огонь, вода подступают в ропоте»), обладающей живительной силой. И опять-таки, как это свойственно способствуют буквально материализации понятий, отвлеченных уже по самой природе своей. Произнесенное здесь имя великого Коперника дает представление о масштабах, единственно достойных чувства, о котором идет речь. И вместе с тем – представление о силе, которой оно одаривает человека, реализуется в образе радостно-возвышенном:

Любить –

это значит:

в глубь двора

вбежать

и до ночи грачьей,

блестя топором,

рубить дрова,

силой

своей

играючи.

Поэт нигде не снижает пафоса стихов о том, что позволяет человеческому сердцу работать, но искусно приглушает его. Прежде всего – с помощью иронии:

Сомн видений

и идей

полон

до крышки.

Тут бы

и у медведей

выросли бы крылышки.

В стихах о сущности любви раскрывается сущность поэтического творчества, как понимал его Маяковский. И это естественно, так как поэтом делает человека свободное от какой бы то ни было корысти чувство, вызывающее к жизни слова трепетно нежные. Но они же, давая возможность «двум влюбленным на звезды смотреть из ихней беседки сиреневой», обладают силой, способной «подымать, и вести, и влечь, которые глазом ослабли».

Примечателен тот факт, что «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» адресовано лицу официальному – редактору «Комсомольской правды» А.С Мартыновскому. Разговор с любимой о любви словно бы обретает общественный характер. И другим он быть не может, в особенности если вспомнить то, что для обращения к красавице, «в меха и бусы оправленной», возникает слово «товарищ» и обращенные к ней слова: «Вы к Москве порвали нить». Смысл их раскрывается в «Письме Татьяне Яковлевой». Но и в первом из двух писем звучит нотка горечи, что любимая – на другом берегу.

В адресованном Татьяне Яковлевой и не предназначавшемся для печати стихотворении та же, что и в «Письме товарищу Кострову…», тема предстает с иной, драматической стороны. Трудно – да и нужно ли сейчас – разбираться в том, почему взаимная, судя по свидетельствам современников, любовь не смогла принести счастья.

Вновь и вновь, в каждом стихотворении, мы убеждаемся в том, что любовная лирика оказывается у Маяковского подлинно гражданской:

В поцелуе рук ли, губ ли,

в дрожи тела близких мне

красный цвет моих республик

тоже должен пламенеть.

И в адресованном лишь любимой женщине «Письме…» «Я» неотделимо от «Мы», судьба и счастье любящих – от судеб «ста мильонов».

Оба «Письма …» и тогда же начатое, но так и не законченное второе, лирическое, вступление в поэму о пятилетке поражают сдержанностью тона, напряженностью, которая не выплескивается, но уходит в глубь стиха, - все это свидетельствует о глубине и цельности чувства. А стало быть, цельности характера, в котором это чувство находит воплощение.

 Скачать реферат