Жизнь и творчество Н.А. Добролюбова

И действительно, если вспомнить, что автору статьи о «Собеседнике» было всего 20 лет, она поражает своим тонким остроумием (во вступлении), зрелостью суждения, блеском формы и остротой исторической критики. Написана статья с большой осторожностью (что объясняется самой темой – о Екатерине), с обильным расточением похвальных эпитетов «великой монархине» и с искренним сочувствием общему характеру

редактировавшегося ею журнала; но все-таки многое в статье по тому времени было настолько ново, что даже примыкавшему к «Отечественным Запискам» А. Д. Галахову статья показалась недостаточно почтительной. Замечания Галахова вызвали ответ Добролюбова, исполненный тонкой иронии. Поражает статья о «Собеседнике» и замечательной историко-литературной эрудицией. Добролюбов хотя и подсмеивался над увлечением библиографией, но сам был библиограф прекрасный, составил даже указатель к «Обзору духовной литературы» архиепископа Филарета и изучал мельчайшие литературные факты с необыкновенной тщательностью. Прошлое нашей словесности всегда было любимым предметом основателя «публицистической» критики, и даже в 1859 г., в самый разгар своего увлечения публицистическими темами, он с особенной любовью и с тем же блеском специальной эрудиции пишет огромную статью о сатирических журналах Екатерининского времени. Обе эти статьи имеют такие бесспорные научные достоинства, что с уважением цитируются историками литературы самых разнообразных направлений. Но почему-то до сих пор не обращено внимание специальной критики на три большие статьи Добролюбова, посвященные «Истории Петра Великого» Устрялова. Они в высшей степени замечательны по яркому подбору фактов, доказывающих, что реформы Петра вовсе не были таким внезапным и насильственным явлением, как это многие думали, что они были только эффектным завершением медленного, но весьма устойчивого процесса «европеизирования» России, начавшегося еще в XVI веке. В настоящее время, когда длинный ряд исследований иноземного влияния на допетровскую Русь совершенно, можно сказать, подорвал петровскую легенду, статьи Добролюбова уже ничего особенного собой не представляют; но в 1859 г. нужно было иметь большую проницательность, чтобы из груды почти сырого материала, собранного Устряловым, вывести заключения, далеко расходившиеся с господствовавшим взглядом.

Большое значение имела в свое время и статья Добролюбова о Роберте Оуэне. В 1857 г. Добролюбов, окончив институт и не получив золотой медали только из-за враждебного к нему отношения Давыдова, окончательно примыкает к «Современнику»; редкая книжка журнала выходит без его статей или рецензий. Первая из больших статей 1857 г. – «О значении авторитета в воспитании» – открывает собой целый цикл общественно-педагогических статей Добролюбова, которые все почти вызваны деятельностью Пирогова. Добролюбов сначала относился к автору «Вопросов жизни» с величайшим уважением, в успехе книги Пирогова усматривал «глубокий, святой смысл» и в первой своей статье только логически развивал некоторые из мыслей знаменитого ученого. И во второй статье, посвященной Пирогову, появившейся значительно позже (1859), Добролюбов все еще в высшей степени сочувственно к нему относился. Но именно в тех самых похвалах, которыми Добролюбов осыпал Пирогова, и крылся источник позднейших на него нападений.

Глубоко должен был огорчиться Добролюбов, когда прославленный им враг «виляний» и уступок «конвенансам» вдруг сделал уступку рутинной педагогике и в изданных им «Правилах о проступках и наказаниях учеников гимназий Киевского округа» – правда, с разными оговорками – узаконил сечение. Страстно преданный делу, а не лицам, неумолимый ригорист, Добролюбов ни одной минуты не сомневался в том, как ему поступить с вчерашним своим кумиром. Он пишет громовую статью против Пирогова, озаглавленную: «Всероссийские иллюзии, разрушаемые розгами» и не обинуясь называет киевское сечение «злодеянием». – К 1857 г., когда Добролюбов весь отдается журнальной работе, относится первая большая статья его на чисто литературную тему – о «Губернских очерках» Щедрина. Это уже типичная добролюбовская статья «по поводу», где автор разбираемого произведения остается почти в стороне, и вся задача критика заключается в том, чтобы на основании материала, данного произведением, обсудить условия нашей общественной жизни. Противники Добролюбова усматривают в таком приеме полное разрушение эстетики и упразднение искусства. Они смотрят на Добролюбова как на одного из родоначальников того крайне утилитарного взгляда на искусство, до которого дошли позднее 60-е годы в лице Писарева. В этом, весьма распространенном понимании добролюбовского метода кроется полнейшее недоразумение. Нельзя отрицать, конечно, генетической связи между обоими вождями нового поколения, но уже одно безграничное уважение Добролюбова к Пушкину показывает, что нет никакой возможности устанавливать между ними связь сколько-нибудь тесную. В полную противоположность Писареву, который мечтал о проводящем симпатичные ему идеалы публицистическом искусстве, Добролюбов своими статьями клал основание исключительно публицистической критике. Не художника, а только критика он превращал в публициста.

В искусстве он прямо преследовал рассудочную тенденциозность; он, например, отказался разбирать «Тысячу душ» Писемского, потому что ему казалось, что в ней содержание пригнано к известной идее. Добролюбов требовал от литературного произведения исключительно одного: жизненной правды, которая давала бы возможность смотреть на него с полным доверием. Искусство, следовательно, для Добролюбова нечто вполне самодовлеющее, лишь постольку интересное, поскольку оно самостоятельно. Полная неосновательность обвинений Добролюбова в разрушении искусства станет еще очевиднее, если обратиться к фактическому рассмотрению того, что именно в сфере русского искусства он разрушил. Да, дутые репутации графини Ростопчиной, Розенгейма, Бенедиктова, Соллогуба Добролюбов действительно разрушил своим остроумным высмеиванием. Но не с именем ли Добролюбова теснейшим образом связана слава двух крупнейших представителей «эстетического» поколения 40-х годов? Кто больше Добролюбова способствовал славе Гончарова знаменитой статьей: «Что такое Обломовщина»? Только благодаря Добролюбову был раскрыт тот глубокий смысл, который таился в романе, так полно отразившем жизнь крепостной России. Толкование, данное Добролюбовым в «Темном царстве» произведениям Островского, кое-кем оспаривается; но никому еще не пришло на ум оспаривать тот факт, что именно «свистун» Добролюбов создал Островскому настоящую всероссийскую славу, которую были бессильны ему доставить его ближайшие литературные друзья по славянофильствовавшему «Москвитянину». В «Темном царстве» и «Что такое Обломовщина» талант Добролюбова достиг своего кульминационного пункта. Особенно замечательно по силе дарования «Темное царство», стоящее совершенно особняком не только в русской, но и в европейской критической литературе. Это уже не служебный анализ, а совершенно самостоятельный, чисто творческий синтез, из разрозненных черт создавший поражающее своей стройностью логическое построение. Сам Аполлон Григорьев, десять лет ходивший кругом да около Островского, путаясь в мистических отвлечениях и узко-кружковых толкованиях, был ослеплен светом, брошенным на творчество его кумира человеком противоположной Островскому «партии». Но в том-то и дело, что высокое одушевление и пламенное негодование, проникающее «Темное царство», Добролюбов почерпнул не в приверженности к тому или другому литературному кружку, а в глубоком гуманном чувстве, проникавшем все его существо. Оно-то ему и дало ту прозорливость сердца, с помощью которой ему удалось нарисовать потрясающую картину самодурства, приниженного бесправия, душевного мрака и полного отсутствия понятия о человеческом достоинстве, в своей совокупности образующих мир, заклейменный Добролюбовым именем «темного царства». Есть еще целый ряд других писателей, которые тоже ничего, кроме самого теплого привета, не встретили со стороны Добролюбова. Он крайне благожелательно отнесся к Жадовской, к Полонскому, Плещееву, Марко-Вовчку; он дал проникнутые истинным сочувствием комментарии к тургеневскому «Накануне» («Когда же придет настоящий день») и «Униженным и оскорбленным» Достоевского («Забитые люди»). Перебирая весь этот длинный ряд литературных репутаций, нашедших могучую поддержку в авторитетном слове Добролюбова, с недоумением спрашиваешь себя: да почему же Добролюбов «отрицатель»? Неужели только потому, что общий смысл его творчества – протест против бесправия и отрицание темных сил нашей жизни, не дававших наступить «настоящему дню»? На это обыкновенно отвечают указанием на «Свисток» – сатирическое приложение к «Современнику», заведенное в 1858 г. Добролюбовым вместе с Некрасовым. Добролюбов был наиболее деятельным вкладчиком «Свистка» и под псевдонимом Конрада Лилиеншвагера, Якова Хама и других написал множество стихотворений и сатирических статеек, занимающих собой целую половину IV тома собрания его сочинений. Даже люди, в общем дружелюбно относящиеся к Добролюбову, ставят ему в вину «Свисток», положивший будто бы начало «свистопляске», т. е. грубому глумлению над авторитетами и разнузданному тону, водворившемуся в 1860-х годах в нашей журналистике. Это обвинение – результат смешивания Добролюбова с позднейшими явлениями русской литературной жизни. Стоит только сколько-нибудь внимательно присмотреться к написанному Добролюбовым в «Свистке», чтобы убедиться, что, за исключением весьма немногих и весьма мягких насмешек над Погодиным и Вернадским, добролюбовская «свистопляска» почти вся не только не направлена против «авторитетов», а, напротив того, иронизирует над людьми почти «своими». Добролюбова возмущала стадность нашего внезапно народившегося «прогресса»; искренней натуре его претило парадирование прогрессивностью. «Свисток» смеется над Бенедиктовым, Розенгеймом, Кокоревым, Львовым, Семевским, Соллогубом, которые «протрубили нам уши, вопия о правде, гласности, взятках, свободе торговли, вреде откупов, гнусности угнетения» и пр. Что же касается мнимой грубости добролюбовской «свистопляски», то это уже прямо ничего общего не имеет с действительностью.

 Скачать реферат