Солженицын - вермонтский затворник

Никита Струве, парижский издатель "Архипелага ГУЛаг", вспоминает: "Архипелаг ГУЛаг" - с литературной точки зрения художественное исследование. Такого ещё не было. Это не историческое исследование, а исследование, основанное на устном творчестве, - форма, возвращающая нас к временам летописей. И "Архипелаг ГУЛаг" - поразительнейшее произведение устного творчества на

рода, претворённого одним человеком, здесь через двести, триста свидетелей говорит голос народа. В этом смысле "Архипелаг ГУЛаг" и в литературном отношении произведение уникальное. Мы на Западе, русские эмигранты и их потомки, всегда всё знали о том, что происходит в России, знали о ГУЛаге почти всё чуть ли не с самого его возникновения. Но Запад не хотел верить русской эмиграции, не хотел верить он и тем свидетельствам, которые просачивались из России. А вот в солженицынское слово оно поверил. Почему? Ведь Запад не верил даже свидетелям, иной раз познавшим одновременно и немецкие лагеря и советские. По двум причинам. Поверил он потому, что Солженицын обладал необычайной словесной художественной силой, редкой способностью организовать множество голосов в единое целое. И наконец, поверил не только как свидетелю, но ещё и как такому свидетелю, который, пройдя через опыт ГУЛага, сумел как-то внутренне этот опыт преодолеть и преобразить.

После "Архипелага ГУЛаг" писатель мог бы и отдохнуть. Но нет. Изгнанный, и изгнанием одновременно вознесённый, но и обкрадываемый - такому человеку, месившему русскую землю на военных просёлках и на гулажных работах, вдруг оказаться в безвоздушном пространстве было тяжелее, чем кому-нибудь другому, - Солженицын принимается за совершенно новое произведение, теперь вылившееся в десятитомное художественное исследование о том, что случилось с Россией в 1917 году. Огромное задание, огромный замысел, который отчасти его и придавил, но которому он посвятил все часы своего пребывания на Западе - "Красное колесо". Его не так легко прочесть, это требует и времени и уровня у читателя. В нём сосредоточилась одна черта, которая кажется основной у Солженицына, а именно героическое освещение человека. Баратынский сказал: "Две области сияния и тьмы исследовать равно стремимся мы". Тьма была, но извне. Сила Солженицына в том, что в этой тьме он выделил, изобразил, прославил того, кто этой тьме умел сопротивляться, кто эту тьму сумел преодолеть".

9. Тёплый ветерок

К 64 годам Александр Исаевич начал ощущать нелады со здоровьем: "Впрочем, уже не на звенящих канатах держится жизнь, нет сил замахиваться на задачи непомерные. Стал я на лестнице что-то задыхаться, сжимает грудь. Сперва и значения не придавал, потом оказалось - стенокардия. Вот уже и с головой нырять в глубину пруда стало как-то негоже, прекратил. А вдруг не дождусь я возврата в Россию? Даже странно, что это сомнение не являлось ко мне раньше: всегда несла меня вера в возврат. Гнал-гнал, спеша всё успеть, - а жизнь склонилась, может быть, к такому концу? Не верней ли подумывать, в какую землю хорониться?" Он перебирал разное - свой лесной участок, православный "угол" ближнего к ним американского кладбища или русское ("белогвардейское") кладбище под Парижем.

Все вермонтские годы Солженицын постоянно ощущал, как он сам пишет, "благовременье и благотишье, несмотря на череду внешних неприятностей и клевет. Они не только простелили мне возможность написать "Красное колесо" - но и, обратно, историческая работа была спасением моим: вести тут, неумолимо не охладевая, дело, я верю, плодотворное для России, а вместе с тем реально отодвинуться от участия в безвыходной современности. История революции была моим дыханием все годы изгнания - и далеко отводила меня вглубь времени".

Начиная с лета 1986 года, Александр Исаевич перечитывает и в мелочах доделывает книгу "Бодался телёнок с дубом", продолжает писать биографию "Угодило зёрнышко промеж двух жерновов", заканчивает последний "узел" "Красного колеса" - "Апрель Семнадцатого". Английский и французский переводы книг "Август Четырнадцатого" и "Октябрь Шестнадцатого" завершены, но сроки печати их всё время перекладываются. Осенью 1986 года в Западной Германии появляется перевод книги "Октябрь Шестнадцатого". В конце 1986 года, не дождавшись перевода, печатается эмигрантский тираж книги "Март Семнадцатого", а весной 1987 года "Голос Америки" предложил Солженицыну изготовить для радио плотный конспект "Марта".

Александр Исаевич не зря торопился доделывать прежнее начатое. Осенью 1986 года налетело на него сразу несколько болезней. Повторялась стенокардия, обнаружились камни в желчном пузыре. Вдруг развился множественный рак кожи - через тридцать лет после ташкентского лечения. И ещё болезни - гипертония, артрит. Рак удалось победить вторично с помощью чудесной американской техники - единократное вымораживание пятен на коже. Два года подряд болела жена - Наталья Дмитриевна (Аля) - его незаменимый помощник. Она еще занималась Русским Общественным Фондом Солженицына для помощи в России людям, пострадавшим от ГУЛага. Деньги нелегально переправлялись сквозь Железный Занавес. В Советском Союзе валюту в те годы разрешалось иметь только государству. В Швейцарии советские рубли выкупались у советских туристов за франки, причём потрёпанные, затёртые бумажки (новые купюры было опасно посылать), затем деньги перевозились через границу в Париж к Никите Струве. Через тайных связных по каналам в СССР переправлялись эти пачки советских потрёпанных денег и через посредников передавались распорядителю Фонда - им был Алик Гинзбург до его ареста в 1977 году. Немало сложностей и опасностей доставалось и дальше, распространителям. Деньги они должны были тотчас рассредоточивать и хранить: или в безопасных домах, где не ожидается обыск, или на неподозреваемых сберегательных книжках. Перенос денежных пачек к местам хранения, а потом назад, к местам распределения, каждый раз представляет опасность для всех участников. И ёще сложность: безо всяких записей (так как это опасно) помнить множество фамилий, имён, адресов, составов семей, возрастов детей, нужд их - и в согласии с этим всем распределять помощь, да встречать при этом не только благодарные слёзы, но выдерживать атаки обид, жалоб, подозрений, подогреваемых КГБ через их агентуру в зэках и бывших зэках. Чтобы эту систему впервые создать и наладить - нужен был человек исключительных организационных качеств и сердечно-умственной направленности. Алик Гинзбург и был таким: два его предыдущих лагерных срока наслоились и спрессовались в нём как вечная преданность узникам Архипелага и феноменальная память о многих из них. Наталья Дмитриевна вела долгую, шумную изнурительную кампанию в защиту Гинзбурга и Фонда. А ещё ей предстояло залатать, а может быть, заново выстроить канатоходную цепочку, а для этого неизбежны были личные встречи со "стартовыми" звеньями, а значит, поездки в Европу. Не имея никакого гражданства, она должна была для любой поездки испрашивать визу, документы по несколько недель бродили по европейским консульствам, и тогда все её передвижения были заранее известны. Оттого возрастал многократно риск переправки денег. Единственный выход - взять американское гражданство. В штатном вермонтском управлении Солженицын с женой заполнили анкеты. Через несколько недель их вызвали в иммиграционную службу Вермонта. Текст присяги Солженицыну не понравился. "Готовы ли вы с оружием в руках защищать Соединённые Штаты?" "…Клянусь, что я буду носить оружие в интересах Соединённых Штатов…" Вот оно. А воевать-то предстоит против моей родной страны. И вы же не способны вести войну против коммунистов как таковых, - вы уже сейчас объявили её как против русских. Против русских я не пойду". Газеты кричали: "Солженицын нанёс пощёчину Америке!"

 Скачать реферат