Лермонтов М. Ю. Короткий миг творчества

При этом контраст приобретает чрезвычайно разветвленный ха­рактер. Слова стягиваются в пары, в устойчивые сочетания либо по признаку их смыслового или стилистического соответствия, либо, напротив, вследствие их расхождения. Так, в «Смерти Поэта» на подобные значимые по смыслу и интонационно выделяемые сочетания, часто традиционные в поэтическом словоупотреблении, ложится основная эмоциональная

нагрузка: «мирных нег», «свет завистливый и душный», «сердца вольного», «пламенных страстей». Здесь и традиционные стилевые оппозиции:

И прежний сняв венок - они венец терновый

Нередко слова образуют контрастные группы, в которых смысл целого превышает значение каждою отдельного слова, приобретающего в сочетании несвойственный ему ранее оттенок. Например, «напрасно и вечно» ощущается неразъемной парой. Слова здесь сближены не по прямому контрасту (мгновенно и вечно), а по особому: напрасное желание обессмысливает вечное, придавая всему сочетанию трагическое звучание. Слово «вечно» для романтика глубоко интимно, поскольку с вечностью ассоциирована неистребимость душевных порывов. У Лермонтова «вечно» теряет высокий ореол, становясь знаком неотступной тоски, несовершенных, хотя и необъятных желаний. «Напрасно» и «вечно» принадлежат при этом к разным стилевым пластам. «Напрасно» - слово обиходное, бытовое, тогда как «вечно» - книжное. «Напрасно» воспринимается как прозаизм, «вечно» - как поэтизм, но, поставленные рядом, они стилистически уравновешивают друг друга.

Лермонтов закрепляет устойчивое экспрессивное наполнение в словах и их сочетаниях. Поэтому у него наблюдается обилие повторяющихся одних и тех же или сходных выражений, переосмысление уже готовых поэтических формул, тяга к афористической речи, где неотрывность сочетаний предельно очевидна и художественно значима.

С этим связаны две противоречащие друг другу тенденции. С одной стороны, крайняя непритязательность в выборе определений которые будто бы всецело предметны и даже нарочито неизобразительны. Например, в стихе «И белой одежды красивые складки» определение красивые слишком общее. И таких «простых» определений поэт не избегает: вороной конь («Араб горячил вороного коня», «Три пальмы»); зеленые ветви, зеленые листья («С ней шепчется ветер, зеленые ветви лаская. На ветвях зеленых качаются райские птицы», «Листок»; «Хранимый под сенью зеленых листов» «Три пальмы»); высокая чинара («И странник прижался у корня чинары высокой», «Листок»); знойные лучи («От знойных лучей и летучих песков», «И стали уж сохнуть от знойных лучей .», «Три пальмы»). Сюда нужно отнести и фольклорные образы: черноглазую девицу, черногривого коня, месяц ясный, буйную думу, широкое поле и пр. В зрелой лирике заметно это пристрастие к предметности: проселочный путь, спаленная жнива, полное гумно, с резными ставнями окно и т. д. С другой же стороны - изощренная и утонченная живопись: прозрачный сумрак, румяный полусвет, степь лазурная, цепь жемчужная, влажный след; напряженность психологических состояний: позора мелочных обид, жалкий лепет оправданья пленной мысли раздраженье, любви безумное томленье и т. д.

На фоне эмоционально окрашенных эпитетов и сочетании предметные образы, повторяясь, кочуя из стихотворения в стихотворение, наполняются экспрессией. «Зеленые листья» - не простая регистрация цвета листьев, по и обозначение жизненности, молодости, здоровья, а «знойные лучи» - не столько жаркие, сколько губительные. И это второе, эмоциональное значение выдвигается на первый план.

Стремление Лермонтова к выделению отдельных слов и словосочетаний находится в прямой зависимости от интонационной структуры стиха, способствующей более полному выявлению выразительности всего контекста, в котором эти отдельные слова или словосочетания не теряются, а сверкают звездами.

С одной стороны, поэт утверждает ораторско-декламационную интонацию, создаваемую патетическими формулами и сравнениями, развернутыми и подчас непосредственно не связанными с лирическим содержанием, но эмоционально настраивающими на состояние души лирического героя и поясняющими ее:

Тал храм оставленный - все храм,

Кумир поверженный - все бог!

(«Расстались мы, но твой портрет .»)

Как ранний плод, лишенный сока,

Она увяла в бурях рока

Под знойным солнцем бытия.

(Гляжу на будущность с боязнью .»)

Такого рода интонации всегда исключительно напряженны, и стиховая речь благодаря им движется в убыстренном темпе, а один образ сменяется другим.

С другой стороны, ораторской интонации противостоит музыкальность. Классический пример - «Когда волнуется желтеющая нива .» с типично мелодической композицией, представляющей единый синтаксический период.

Напряженность и мелодичность - два полюса, между которыми располагаются промежуточные типы интонаций. Вместе с тем ора­торская интонация, как и напевная, может приобретать и разговорный характер. Так, в стихотворении «Валерик» высокая лексика, связанная обычно с декламацией, утрачивает патетичность, а эле­гические обороты («жизни цвет» и др.), способствующие напевно­сти речи, тоже выговорены нарочито прозаично.

Интонационное разнообразие стиховых форм направлено на создание психологически конкретного облика лирического героя, на индивидуализацию его переживаний.

В устойчивых и повторяющихся словесных образах, намеренно выделяемых и представляющих собой противоречивое содержательно-стилистическое единство, Лермонтов утверждает единый и глубокий лирический характер, сосредоточенный на идее личности, на ее правах и досто­инстве. Неустанная дума об уникальном духовном богатстве собственного внутреннего мира направлена на признание непреходящей ценности за каждым человеком. Этот демократический пафос овладел Лермонтовым, и поэт с присущим ему жаром и страстью передал властное требование времени потомкам.

Тот же процесс общей демократизации характерен и для поэмного творчества. В «Сказке для детей» могучий и таинственный дух зла, каким он явился в поэме «Демон», изображен вполне земным и хитрым бесенком, низведенным с пьедестала и обладающим чертами «аристократа». Этот демон помельче, но природа его та же, что и у «великого Сатаны». Он как бы спустился с небес и принял облик обыкновенного человека светского круга. Однако он не менее опасен своими коварными искушениями, чем отверженный и гордый падший от светлых начал ангел. Шутливое описание демона всюду слито с «высоким» стилем, которым обозначены его духовные претензии к земному миру:

И я кругом глубокий кинул взгляд

увидал с невольною отрадой

Преступный сон под сению палат,

Корыстный труд под нишею лампадой

И страшных тайн везде печальный ряд;

Я стал ловить блуждающие звуки.

Веселый смех и крик последней муки:

То ликовал иль мучился порок!

В молитвах я подслушивал упрек,

В бреду любви - бесстыдное желанье;

Везде - обман, безумство иль страданье!

Демоническое вырастает из реальной жизни, из прозаической существенности и в ней же находит себе пищу.

В творчестве Лермонтова читатель чаще встречается с отрицанием, нежели с утверждением. Однако проклятия, бросаемые поэтом не удовлетворяющей его действительности, имеют своим источником прочные и возвышенные идеалы. Лермонтов говорит «нет» во имя этих поруганных гуманных идеалов. Немногие его произведения содержат в «чистом» виде дорогие для него мысли и чувства. Одно из них - сочинение, написанное в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, - «Панорама Москвы». Оно исполнено патриотического пафоса и глубокой сыновней любви к древней столице - Москве. В печати в те годы широко обсуждалось различие между Петербургом и Москвой. Лермонтов отдал предпочтение не императорскому Петербургу, а как бы народному городу, в котором сосредоточилась слава России, ее историческое прошлое, напоминающее о жертвах и подвигах русских людей, об их мужестве, ратных делах и гражданских доблестях. Здесь Москва, как и в позже созданном стихотворении «Боро­дино», стала для него символом России, ее сердцем.

 Скачать реферат