Ж. Лабрюйер о характерах людей

2. Реалистическое изображение человека.

Самым значительным литературным произведением последней четверти XVII в. является книга Лабрюйера «Характеры и нравы этого века»

Жан де Лабрюйер (1645—1696) происходил из семьи небогатых горожан, может быть и имевшей в прошлом дво­рянское звание, но окончательно утратившей его ко времени рождения писателя. Иронически возводя

свой род к одному из участников крестовых походов, Лабрюйер выказывает полное безразличие к сословным катего­риям: «Если благородство происхождения—добродетель, то она теряется во всем том, что недобродетельно, а если оно не добродетель, то оно стоит очень мало». Однако Лабрюйеру пришлось всю жизнь испытывать на себе гнет сословных предрассудков.

В 1684 г., по рекомендации Боссюэ, он получил место воспитателя внука знаменитого полководца Конде — человека с огромным честолюбием, беспредельной гордостью и неукротимым нравом. Дворец Конде в Шантильи был своего рода маленьким Версалем. Постоянными посетителями его были виднейшие люди Франции—политики, финансисты, придворные, военные, духовные, писатели, художники, вереницей проходившие перед глазами проницательного Лабрюйера. По выражению Сент-Бева, Лабрюйер занял «угловое место в первой ложе на великом спектакле человеческой жизни, на грандиозной комедии своего времени». Плодом знакомства с этой «комедией» и явилась упомянутая единственная книга Лабрюйера, сразу получившая широкую, хотя и несколько скандальную известность.

В качестве образца для своего сочинения Лабрюйер избрал книгу греческого писателя Теофраста, жившего в конце IV в. до н. э. Сначала Лабрюйер задумал дать лишь перевод «Характеров» Теофраста, присое­динив к ним несколько характеристик своих современников. Однако с каж­дым последующим изданием (при жизни автора их вышло девять) ориги­нальная часть книги увеличивалась, так что последнее прижизненное издание заключало в себе, по подсчету самого автора, уже 1120 ориги­нальных характеристик (вместо 418 первого издания), а характеристики Теофраста печатались уже в качестве приложения.

В речи о Теофрасте, произнесенной Лабрюйером в 1693 г. при его вступлении в Академию и предпосланной 9-му изданию его книги, он дает апологию этого писателя, видя в его манере индивидуализировать челове­ческие пороки и страсти наиболее адекватную форму изображения дей­ствительности. Однако Лабрюйер реформирует и усложняет эту манеру: «Характеристики Теофраста, — говорит он, — демонстрируя человека ты­сячью его внутренних особенностей, его делами, речами, поведением, по­учают тому, какова его внутренняя сущность; напротив, новые харак­теристики, раскрывая в начале мысли, чувства и поступки людей, вскрывают первопричины их пороков и слабостей, помогают легко предвидеть все то, что они будут способны говорить и делать, научают более не удивляться тысячам дурных и легкомысленных поступков, которыми на­полнена их жизнь».

Характеристики Лабрюйера чрезвычайно конкретны; это именно ха­рактеры и нравы данного века — длинная галерея портретов куртизанок, вельмож, банкиров, ростов пупков, монахов, буржуа, ханжей,, скупцов, сплет­ников, болтунов, льстецов, лицемеров, тщеславных, — словом, самых разнообразных представителей различных слоев общества. «Харак­теры» Лабрюйера вырастают в грандиозный памфлет на всю эпоху. Критика Лабрюйера связана уже не с иде­ологией оппозиционных кругов феодального дворянства, а с настроениями радикальных буржуазно-демократических слоев, начинающих выражать не­довольство широких масс абсолютистским режимом.

Книга Лабрюйера распадается на ряд глав: «Город», «Двор», «Вель­можи», «Государь» и т. д. Ее композиция соответствует внутренней клас­сификации портретов, критерием которой является социальная принадлеж­ность. Глава «О материальных благах» выполняет как бы роль введения и заключает в себе принципиальные установки автора.

Внутреннее состояние человека, его духовный комплекс демонстри­руется Лабрюйером на его внешних свойствах и проявлениях. Телесный облик человека показан как функция его внутреннего мира, а этот по­следний дается как результат внешнего воздействия, как психологический продукт социального бытия. Это — реалистическое изображение человека, как части определенного конкретного общества.

Стремление передать общественное явление во всей его полноте при­водит Лабрюйера к весьма глубокому проникновению в действительность. Его обозрению равно доступны «двор» и «город», столица и деревня, вельможи и буржуа, чиновники и крестьяне. Но из какой бы обществен­ной среды ни избирал Лабрюйер материал для своих суждений, его интере­сует обыденное, типичное, наиболее общее в его наиболее конкретном и индивидуальном многообразии. Если он рисует ханжу, то это настоящий ханжа времен Людовика XIV. Дав порт­рет ханжи, Лабрюйер теоретически обосновывает его реальность в ряде сопутствующих максим, уясняя типичность этого явления, анализируя и расчленяя его путем показа того, как ханжество проявляется у священника, у вельможи, у буржуа, у маркизы. Десяток иллюстраций, каждая из кото­рых — законченный портрет, завершается обобщающей максимой: «Ханжа— это тот, кто при короле-атеисте был бы безбожником»[4,342].

Когда Лабрюйер рисует скупца, он опять-таки дает несколько вариан­тов одного типа: скупца-вельможу, скупца-чиновника, скупца-торговца. «Двор» представлен у него типами льстеца, хвастуна, наглеца, болтуна, франта, высокомерного задиры, чванливого аристократа. Все это — живые люди, превосходный познавательный материал для знакомства с подлинным двором Людовика XIV. «Ничего другого не нужно для успеха при дворе, как истинное и естественное бесстыдство». «Город» представлен у Лаб­рюйера образами «мещанина во дворянстве», денежного туза, угодливого чиновника, жеманной маркизы, шарлатана-врача, пройдохи-торговца. Все эти типы буржуа, Лабрюйером умножаются, дифференцируются и расчленяются на десятки вариантов. Сам король по­является на страницах его книги. И, наконец, как страшный контраст королю и двору, выступает у Лабрюйера крестьянство. Ни одному из французских писателей конца века не удалось нарисовать такой потрясаю­щей картины судьбы французского народа, являющейся одновременно гнев­ной филиппикой против современного социального строя: «Можно видеть иногда неких полудиких существ мужского и женского пола, рассеянных на полях, черных, с мертвенным цветом кожи, обугленных солнцем, согбен­ных над землей, которую они роют и перерывают с непобедимым упрямством; они обладают даром членораздельной речи и, когда выпрямляются, обна­руживают человеческий облик; и, в самом деле, оказывается, что это — люди. На ночь они удаляются в логова, где утоляют свой голод черным хлебом, водой и кореньями; они освобождают других людей от необходимости сеять, пахать и собирать жатву, чтобы жить, и заслуживают поэтому право не остаться совсем без того хлеба, который они посеяли»[4,226].

Эти замечательные строки Лабрюйера о крестьянах цитирует Пуш­кин в своем «Путешествии из Москвы в Петербург». «Фонвизин, —пишет Пушкин, — лет за пятнадцать пред тем путешествовавший по Франции, говорит, что, сто чистой совести, судьба русского крестьянства показалась ему счастливее судьбы французского земледельца. Верю. Вспомним описа­ние Лабрюйера»[5,295].

 Скачать реферат