Язычество и христианство

Единство всего здесь безличностно, бессознательно и неодушевленно (единое начало мироздания растворено в мире, распылилось на многие части), одушевлены же лишь его части. В персоналистическом же мировоззрении единство коренится прежде всего в личности, исходит из личности, основывается на личностных отношениях, на любви. Личность никогда не исчерпывается какой-то одной силой, которую она призва

на выражать, личности присуще всё своеобразие сил. Личность вообще ничего не выражает, кроме себя, она как такая не определяется своей ролью в каком-то целом, языческие же боги всецело подчинены этой роли.

Единственность и неповторимость личности каждого человека, согласно христианству, опирается на единственность личностного Бога. Язычник может предстоять перед «божественным коллективом» только как член «земного коллектива», рода, общины. Язычество поэтому – сугубо национальная религия, оно существует только как вера славян, египтян, греков, она неотделима от национальности и, на более раннем этапе развития, от племени, от семьи.

Если же Бог один, то и человек может предстоять перед Ним только один, а не от имени рода или другой общности, и он же один будет отвечать за свои поступки. Он и только он ответственен за них, а не та группа людей, во имя которых и с которыми он их совершал. Человек свободен в своих отношениях с Божественным. Во Христе нет ни эллина, ни иудея, ни свободного, ни раба, ни женщины, ни мужчины, говорит апостол Павел. Во Христе есть только человек как он есть, как личность с одной ей присущей волей, а не как представитель какого-то пола, народа, социальной группы.** Поэтому христианство интернационально, его можно проповедовать всем народам, «родоверие» же проповедовать бессмысленно, зачем роду А вера рода В?

Христианская молитва – это обращение человека к Богу как личности к Личности, можно даже сказать – разговор с Богом, и молитву нельзя путать с медитацией, которая есть всё, что угодно – погружение, расслабление, концентрация, созерцание, но только не полярное богочеловеческое личностное действо, волевой акт, умное делание.

Языческая же «молитва» - это не обращение, хотя она и содержит имя того божества, к которому она относится, ее суть в заклинании, в воздействии на божество. Языческая «молитва» магична по своей сути. Здесь важно не божество, к которому обращаются, а его действие относительно человека, важны не отношения с божеством, а важно его отношение к человеку.

Я слышал высказывание лидера одной языческой группы: что мне какой-то Христос, ну и что, что Он умер где-то 2000 лет назад. Какое мне дело до этого исторического персонажа? Мне ближе ветер и солнце, они всегда меня окружают, я их ощущаю постоянно.

Вот еще одно свидетельство языческой нечувствительности к личности, языческой выброшенности во вне. Суть христианских истин, христианских догматов в том, что их надо внутренне пережить, сораспяться со Христом и совоскреснуть с Ним, как требует ап. Павел. Язычники не могут этого понять. Что дано им извне, что их окружает – то и главное. Это исходит из ослабленного чувства личности, без которого невозможна и разборчивость ко внешним фактам, т.е. свобода по отношению к внешнему миру. Не то, что всегда нас окружает и не то, что является главнейшим для поддержания нашей жизни – главное в жизни. Язычникам чужд опыт личностного переживания, личностной веры, веры, существующей не только вопреки молчанию внешнего мира и телесных органов чувств, но иногда даже и вопреки их свидетельству.

Часто говорят, что язычество буквально пропитано любовью к жизни. Но жизнь язычники понимают только через смерть. Родовое начало есть начало смерти. Род невозможен без смены поколений, он предполагает не только рождение, но и смерть. Языческая любовь к жизни связана с забвением всего личного, индивидуального, которое мыслится лишь как проявление неких безличных сил.

Я как-то шел весной из школы и увидел два сухих прошлогодних листа, которые, гонимые ветром, катились по асфальту. Я вдруг понял, что ради этих помятых попранных бесполезных кленовых листьев можно проклянуть всю эту весну с ее самоупоенным буйством жизни. Как можно жить на могилах, как можно, чтобы смерть была залогом жизни? Это невыносимое, ненормальное состояние язычники объявляют нормальным. У них есть бог смерти.

Язычество не знает Воскресения, оно ведает лишь возрождение, восстановление. Но возрождаемся вовсе не мы, возрождается та безликая сила, проявлениями которой раньше служили мы, а теперь служат новые проявления. Восстанавливаются вовсе не умершие индивидуумы, восстанавливается в прежнем объеме лишь действие безликой силы, которая, в общем-то, никогда и не умирала.

Любят повторять, что время язычества циклично, время же иудаизма и христианства линейно; но обычно не задумываются, с чем это связано. Чувство истории, линейной устремленности времени неразрывно связано с чувством личности, цикличное же время основано на ее забвении.

Да, всё возвращается, всё повторяется – за этим летом наступит следующее, поколение сменит поколение, опять будут играть дети, где играли мы, и также станут стариками, как стали мы. Ну и что? Если отдельный человек – не просто проявление какого-то не-человеческого нечто, составляющего суть всех явлений, всех людей, по отношению к которой все индивидуальности безразличны, тогда любимое, родное лицо нельзя отыскать больше среди бесчисленных поколений.

Это такие же дети, какими были мы, но они – не мы, и лето не похоже на лето, и лист, выросший этой весной на этой ветке – не тот, который рос на ней в прошлом году, он больше никогда не вырастит.

Напрасно язычники гордятся своим реализмом, что они воспринимают жизнь «такой, какая она есть», не витая в «заоблачных фантазиях». Нельзя любить жизнь или хотя бы реалистично к ней относиться, ориентируясь при этом только на общие силы и тенденции, игнорируя важность и конкретность индивидуального в ней. Язычнику важен вовсе не это дерево, человек, состояние года, они важны ему лишь постольку, поскольку служат проявлением неких безликих сил, «ипостасями» богини матери, русского народа и пр. или олицетворениями каких-то мифологических ситуаций. Они-то и важны, и потому время мира ограничено их временем. «Вся Природа – это проявление божества, или творящих сил, всё в природе наделено духом… Природа развивается в круговороте времен года, а значит, и мы рождаемся для того, чтобы умирать и возрождаться вновь». (Полин Кампанелли. Возвращение языческих традиций, М.: Крон-пресс, 2000).

Если же мы воспринимаем и любим действительно то, что нас окружает, в его неповторимости, конкретности, индивидуальности, если оно важно для нас само по себе, то мы видим во времени уже не возврат, а постоянную утерю. То, что ушло – не вернется. Те, кто ушли – не придут. Циклическое время обращается в линейное, устремленное к концу. Мы вспоминаем утраты, которые для нас более не компенсируются возрождением, и время становится историческим.

* - Замечательно его слова о свободе смотрятся после того, как он на многих страницах рассказывает, как привораживать, делать успешным и пр., будто возможность магических вмешательств во внутренний мир человека очень согласуется с человеческой свободой.

 Скачать реферат