Литература на рубеже веков - Н.А. Бунин и Л.Н. Андреев

«Антоновские яблоки». Такое название для рассказа покажется слишком прозаическим (то ли дело «Выстрел», «Метель», «Барышня-крестьянка», несущие в себе сюжетную загадку, интригу). В стихотворении «Запустение» эти яблоки мелькнули художественной деталью, нисколько не выделяясь среди милых сердцу Бунина атрибутов стародворянской жизни — «самовара, звенящего чистым серебром», клавесина, двух

свечей, кресел . Оживают предметы — оживают воспоминания о запахах, звуках милого дома, который уже разрушило неумолимое время. Ветшают дома, угасает род, меняется уклад жизни и мораль новых поколений — это все естественные процессы. Но, расставаясь с прошлым, писатель пытается сохранить в памяти потомков то, что достойно преемственности. Он боится оторваться от «своих корней», боится призрачного существованья только настоящим и, духовно воссоединяясь с прошлым, как бы расширяет, умножает свою личную жизнь, «данную судьбой», на жизни многих поколений, связанных конкретным, но и символическим садом. Сад — это нечто живое, засыпающее на зиму и возрождающееся весной, плодоносящее, одаривающее всех без различия званий и положения в обществе чудом — душистыми, сочными плодами, гулко ссыпаемыми в кадушки, девичьим смехом, топотом пляски. Время сбора антоновских яблок в бунинском понимании особенное. Это миг единения с прошлым: с патриархальным слаженным бытом, крестьянскими ребятишками, деревенскими стариками, — со всем русским миром, который запечатлен в неповторимом по своей красоте и философской глубине рассказе «Антоновские яблоки». Поначалу он кажется «бессюжетным», набросками воспоминаний. Но есть в нем сюжет, есть герой дворянских кровей, который не проклинает, а боготворит нравственно здоровую жизнь русской деревни, хранящей основы национального быта, культ отцовства (Бог-отец, отец семьи, свекр-батюшка, помещик-отец). Лирический герой Бунина воспринимает деревенскую жизнь как особый уклад совместного хозяйствования мужика и барина, которых объединяет общее понимание целесообразности жизни в соответствии с круговоротом солнца.

Через весь рассказ лейтмотивом проходит тема осеннего сада, изобилия природы, плодородия, празднества: «Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и — запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести».

Ностальгическая грусть Бунина о текучести жизни, о смене форм и содержания ее — прекрасное, благородное чувство признательности тем, кто жил, трудился, воспитывал детей в любви к Отечеству, к родной земле, в уважении к семье, роду.

Рассказ «Господин из Сан-Франциско» — своего рода антитеза «Антоновским яблокам». Его герой — американский миллионер — один из многих (сей факт подчеркнут отсутствием имени собственного у толстосума, давно утратившего свою индивидуальность, может быть, тогда, когда, одержимый «золотой лихорадкой», он приехал в Новый Свет из Европы). Герой — Господин, Хозяин . Чего? Жизни? Истории? Собственной семьи? Сундуков с золотом?

Писатель заставляет задуматься над призрачностью одной идефикс, которая может поработить умного, в чем-то талантливого, работоспособного человека; поработить и убить.

Корабль, на котором плывет Господин с семьей, называется символически «Атлантида», напоминая нам историю затонувшего материка. В поэтике бунинского рассказа океанский лайнер — это модель буржуазного мира, разделенного на палубы и трюм. Распорядок дня на нем — слепок с жизни на суше. Ночные бары, рестораны, бассейны, мужчины в смокингах, танцующие пары, флирты, демонстрация мод . Праздник для одних и каторжный труд, обеспечивающий движение «корабля жизни» и веселое времяпрепровождение обитателей «верхних палуб», для других. А вокруг — стихия моря: «бешеная вьюга» билась о снасти и широкогорлые трубы громадного корабля жизни, созданного «гордыней Нового Человека со старым сердцем».

В центре повествования Господин из Сан-Франциско, решивший вознаградить себя за годы неустанного труда, потраченного на обретение прочной материальной базы и равенства с теми, кого он «некогда взял себе за образец». Все силы были отданы служению золотому тельцу. В 58 лет, почти старик, он решил начать новую жизнь: «Он надеялся наслаждаться солнцем Южной Италии, памятниками древности», серенадами бродячих певцов и любовью молоденьких неаполетанок. Входили в его планы и Венеция, и Париж, и бой быков в Севилье, и купание на английских островах, и даже Япония. Что, казалось бы, в этом плохого? Поработал — можно отдохнуть. Но что-то есть в планах Господина уязвимое: он хочет не просто созерцать красоты, а потреблять их, расшвыривая на услуги мелкого люда, на подобострастие и низкопоклонство окружающих те самые миллионы, на которые была потрачена вся жизнь. Бунин «смакует» портрет преображенного смокингом и крахмальным бельем Господина, рисуя его в «золотисто-жемчужном сиянии» интерьеров сначала на корабле, потом в гостинице, где предстояло ему умереть от апоплексического удара. Он пил шоколад, вино, коктейли, бульоны, принимал ванны, читал газеты, подыскивал своей дочери достойного жениха, подогревал свою чувственность созерцанием нанятой на корабль парой любовников . но более всего наслаждался подобострастием рабов — хозяина гостиницы, лакеев, коридорных, массажистов. Чужой, продажный мир, идолопоклонником которого он был, должен был проглотить и его — и проглотил . Тот мир, который оказывал почести его миллионам, его, испортившего своею смертью званый вечер в гостинице, выбросил в «самый маленький, самый плохой, самый сырой и холодный» номер в гостинице, чтобы потом опустить в черный трюм «Атлантиды» и никогда больше о нем не вспоминать.

Рассказ страшный, трагический, о самых гнусных и чреватых духовной гибелью страстях: сребролюбии и алчности, тщеславии и гордыни, чревоугодии и сладострастии, обольщении ценностями мира, где властвует культ золота, культ потребления.

Л.Н. АНДРЕЕВ (1871 — 1919)

Ужасом и пессимизмом веет от прозы Леонида Николаевича Андреева. В 17 лет будущий «властитель дум» молодежи начала XX в. сделал в дневнике знаменательную запись о том, что он «своими писаниями разрушит мораль и установившиеся человеческие отношения, разрушит религию и любовь и закончит свою жизнь всеразрушением». В 17 лет он уже мечтал о бунте, подобно Ивану Карамазову, провозгласившему: «Все дозволено». Леонид Андреев выбрал себе в учителя Фридриха Ницше, смерть которого в 1900 г. воспринял трагически.

Добротно, вполне профессионально написанный первый рассказ Андреева «Баргамот и Гараська» ставит лицом к лицу городового, мастодонта по облику, высокого, сильного, громогласного, жившего по инструкции и пользовавшегося своей недюжинной силой при растаскивании пьяниц в своем околотке, и местного забулдыгу Гараську, жалкого, в отрепьях, избиваемого всеми кому не лень. Пасха, Светлое Воскресенье. С героями Андреева происходит чудо: Гараська, до смерти боявшийся городового, воет над пасхальным яичком, которое хотел вручить своему недругу, но разбил. «Я . по-благородному . похристосоваться . яичко, а ты .» — бессвязно бормотал Гараська, и городовой все понял и повел его к себе домой обедать, называл Герасимом Андреичем. Светлое Воскресенье для этих двух героев стало поводом для братания, размягчило их сердца, примирило, преобразило. Рассказ, пронизанный добротой и вниманием к «маленькому человеку», свидетельствовал, что в литературу пришел преемник реалистической школы Гоголя, Толстого, Чехова. Но Андреев пошел другой дорогой. И дело не только во влиянии Ницше и декадентского искусства, но и в складе личности писателя.

 Скачать реферат