Поэтический космос Ломоносова

Итак, эти строфы отражают концепцию космоса, наделённого мыслями и понятиями Ломоносова-учёного, для которого астрономия является наукой, показывающей "порядок течения светил небесных" и говорящей о "могуществе и величестве бога".

Следующая 3 строфа с точки зрения внутренней содержательной композиции не только завершает эту композиционную часть (3 первые строфы оды), но

и продолжает развитие мотива бесконечности посредством вкрапления научной гипотезы о множественности обитаемых миров:

Уста премудрых нам гласят:

"Там разных множество светов,

Несчётны солнца там горят,

Народы там и круг веков;

Для общей славы божества

Там равна сила естества" [1; c.121].

Ломоносов выдвигает смелую и передовую для своего времени гипотезу, принадлежащую знаменитому Джордано Бруно, которого за его научные убеждения предала сожжению церковь. Просветительские идеи Ломоносова очень характерно воплотились в "Вечернем размышлении", отчего художественность оды полностью подчинена миру науки и подспудна "верующему я" Ломоносова, объединяющего подчас антагонистские начала своего мировоззрения. В этой строфе звучит и мотив естественной закономерности, сосуществующий с мотивом бесконечности времени и пространства, которые в совокупности формируют абстрактную модель космического мирообраза. Мотив "естества" подан автором в религиозном ключе: "…Для общей славы божества/ Там равна сила естества…", что продолжает концепцию образа космоса "Утреннего размышления": закономерность здесь непосредственный синоним к мотивирующему образу творца; бесконечность же космоса - предпосылка к определению его величества.3 строфа, представляющая собой вкраплённую гипотезу, является завершающим элементом целостной композиционной части оды и дополняет её идеологически. Сверх того, эта часть оды (3 первые строфы), словно математически выверена: каждый мотив, каждый художественный элемент оды коротко и ясно формирует именно космический мирообраз; точность и лаконичность мысли только и способствует к его чёткой художественной выверенности; причём мужские рифмы придают динамику к его мирообразу. Последний тезис оды содержит мотив закономерности, который композиционно завершает предшествующие тезисы, заключающие в себе мотив бесконечности, познания и гипотетический план, как бы обрамляя всё вышестоящее, завершая бесконечность одического космоса и определяя его следственную закономерность в этом. Тем более что эта часть композиции является несущей, как основной развёрнутой космической панорамой, что и позволяет говорить о ней как об отдельной композиционной части целой оды.

Последующие 4, 5, 6 и 7 строфы касаются непосредственно предмета северного сияния как явления природы. Кроме того, 4 строфа композиционно противопоставлена 3 строфе относительно выраженной в ней идеи о естестве, поскольку северное сияние, увиденное им, видимо, во время или перед написанием оды, показано лирическим героем в нарочито парадоксальном ключе, с наветом невероятности этого явления с точки зрения науки:

Но где ж, натура, твой закон?

С полночных стран встаёт заря!

Не солнце ставит там свой трон?

Не льдисты ль мечут огнь моря?

Се хладный пламень нас покрыл!

Се в ночь на землю день вступил! [1; c.121]

В рамки вопросительной и восклицательной риторики строфы включена общая для всего её тона оксюморонная семантика не только в тропах, но и в не имеющих характер троп предложениях. Конечно, общее впечатление северного сияния смешивается с его научной полемичностью, что относительно первого случая, таким образом, также и просто поэтизирует его в ключе оксюморона как прекрасное и достойное описания явление природы. Причём необходимо отметить, что обе оды, как уже было сказано, объединяет сквозной мотив света. В этой оде таким мотивом является северное сияние, которое так же параллельно к образу творца, как и в "Утреннем размышлении", только параллель эта основана не на сопоставлении, а на ассоциации этого явления как раскрывающего "Божие величество". Обе оды, по сути, основываются на параллели бога и природы и, наоборот, природы и бога.

Следующая 5 строфа представляет собой обращение к учёным с акцентом на объяснение этого природного явления:

О вы, которых быстрый зрак

Пронзает в книгу вечных прав,

Которым малый вещи знак

Являет естества устав,

Вам путь известен всех планет;

Скажите, что нас так мятет? [1; c.121 -122]

Как видно, учёные представлены Ломоносовым как категория возвышенная, они даже окрашены им, строго говоря, гиперболично, что, конечно, не лишает оду от предустановленного для её жанра нарочито-возвышенного пафоса. Следующая 6 строфа продолжает риторику предшествующей 5 строфы и имеет научно-полемический характер:

Что зыблет ясный ночью луч?

Что тонкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч

Стремится от земли в зенит?

Как может быть, чтоб мёрзлый пар

Среди зимы рождал пожар? [1; c.122]

Следующая 7 строфа отвечает на эти вопросы, давая возможные варианты ответов:

Там спорит жирна мгла с водой;

Иль солнечны лучи блестят,

Склоняясь сквозь воздух к нам густой;

Иль тучных гор верхи горят;

Иль в море дуть престал зефир

И гладки волны бьют в эфир [1; c.122 -123].

Частое употребление анафоры на "иль" создаёт атмосферу неопределённости относительно северного сияния, но последнее двустишие этой строфы является теорией самого Ломоносова, которое, как видно, композиционно завершает остальные варианты теорий и раскрывает электрическую природу этого явления. Этим и заканчивается 2 композиционная часть "Вечернего размышления".

Последняя 8 строфа опять возвращает наше внимание к прежним мотивам оды:

Сомнений полон ваш ответ

О том, что окрест ближних мест.

Скажите ж, коль пространен свет

И что малейших дале звезд?

Несведом тварей вам конец?

Скажите ж, коль велик Творец? [1; c.123]

Как последняя композиционная часть эта строфа завершает одический мотив беспредельности пространства, к чему добавляется риторичность поставленных автором вопросов и мотив познания. Частное в данном случае, то есть явление северного сияния, становится фокусом общего, порождая таким образом более глобальные, космогонические размышления и акценты на них. Как и в "Утреннем размышлении", всю композицию оды завершает мотивирующий образ Творца, который параллелен своему бесконечному миру.

2. Взаимоотношения человека с окружающим его миром - природой, в том смысле, который вкладывает в него Ломоносов-учёный, являются, по сути, темой его натурфилософских од и некоторых переводов псалмов. Ломоносовский деизм сказывается и в переводах его псалмов, где автор - это и переводчик богословского текста и соавтор, оригинально дополняющий их художественный мирообраз натурфилософской мыслью. С точки зрения системы мотивов и узкотематического плана человек - природа "Ода, выбранная из Иова" продолжает их по отношению к традиции натурфилософских од. Отсюда вытекает и оттенок эстетики художественной интерпретации библейского текста, так или иначе отвечающего запросам Ломоносова-естествоиспытателя. Библейский текст выражает духовную жизнь человека, в чём отличается от натуралистичных "Размышлений". Поэтому мотив познания материи этих "Размышлений" в "Оде, выбранной из Иова" становится мотивом познания духовного, относящегося именно к внутреннему миру человека. Однако в "Оде, выбранной из Иова", как и в "Размышлениях", природные явления как аллегорические картины, иллюстрирующие закономерность материального и духовного начал, снова делают акцент на естестве и натуре, воплощая своей "картинностью" натуралистичный мирообраз космоса. Ломоносовский перевод отрывка из библейского текста композиционно представляет собой зачин рассказчика и монолог-обращение бога к человеку, где нагнетаются риторические вопросы, сами же содержащие ответы, а далее своего рода развязку - вывод рассказчика относительно человеческого понимания своей судьбы, что имеет сугубо богословское значение.

 Скачать реферат