Текст и дискурс как языковые единицы

Паустовский неслучайно использует в тексте слово виноград. Если проследить происхождение этого слова, то оно восходит к понятию «вить». Автор таким образом создает иллюзию замкнутого пространства, уюта, тем самым опять подчеркивая идею отрывка на уровне дискурса. Но на уровне текста это слово попадает в систему скрытых смыслов: тонкая энергия не идёт по прямой – она вьётся, виляет, змеится. >Словом бабочка автор ещё раз обращает внимание читателя на воздушную стихию и вскрывает ещё один смысловой пласт: бабочка – душа умершей бабки-берегини (= душа). Она садится на раскрытую книгу, но оставляет тончайшую блестящую пыль: тонкая материя не этого пространства явно присутствует в этом мире. Словосочетание блестящая пыль также может быть названо антитезой: в сознании человека пыль не может блестеть. Но слово пыль использовано вместо привычного пыльца. А по этимологии слову пыль близки такие слова, как пыл, пылкий, пламя. Автор снова указывает на огненную стихию.

На морфологическом уровне отмечается преобладание имён над глаголами: действие как бы не важно в данной микротеме. Имена прилагательные помогают воплотить идею дискурса: описать беседку. Но на уровне текста они решают иную задачу: точно определяют понятие и, следовательно, вскрывают смыслы.

Синтаксический уровень отражён в структурной схеме, помогающей увидеть форму микротекста, определить его композицию и выделить особенности структуры. Границы данного микротекста очерчены односоставными безличными предложениями: первая предикативная часть первого предложения имеет главный член, выраженный словом категории состояния, а последнее простое предложения имеет главный член, выраженный личным глаголом в безличном значении. Четвёртое простое предложение осложнено обособленным причастным оборотом, стоящим после определяемого слова бабочка. Если на уровне дискурса данный оборот можно рассматривать в качестве сравнения, то на уровне текста оборот позволяет автору ввести понятие «Восток» (шёлк-сырец): считается, что сакральные знания сохраняются именно на Востоке (Китай, Индия). Однородные сказуемые четвёртого предложения – это действия бабочки: мир статичен, бабочка – динамична. Последнее предложение (концовка микротекста) имеет уточняющий член, содержащий два ряда однородных членов: дополнения (влаги и дорожек) – объединение двух стихий (Вода и Земля); определения (нежный и острый) – к слову запах. Концовка микротекста обозначена не только типом последнего предложения, но и самой структурой уточняющего члена: автор возвращает читателя в онтологическое пространство.

Таким образом, идея текста отличается от идеи дискурса: автор, используя скрытые смыслы, позволяет читателю расширить рамки материального мира и выйти на уровень идей, архетипов, мыслеформ, имеющих глубокие мифологемные и культурные корни. «В сущности, язык художественной литературы, развиваясь в историческом контексте литературного языка народа и в тесной связи с ним, в то же время как бы является его концентрированным выражением» (Виноградов, 1980). В науке и до сих пор не утихает спор о том, стоит или не стоит язык художественной литературы в одном ряду с функциональными стилями и, следовательно, можно или нельзя считать его «художественным стилем». Если исходить из того, что стили языка соотнесены с определёнными типами социальной деятельности и с определёнными типами работы сознания (мышления), то каждому из языковых стилей свойственна информация, функционирующая в том или ином типе социальной деятельности. Тогда язык художественной литературы, как и другие функциональные стили, соотнесён со «своим» типом социальной деятельности и «своим» типом работы сознания (мышления), а именно: «с художественной, эстетической деятельностью людей, занимающей в современном обществе своё особое место в системе деятельностей» и «с образно-эмоциональной и эстетической работой сознания и мышления (не исключающей, разумеется, ни обобщения, ни познания)» (Головин, 1988). Но можно говорить о языке художественной литературы как о явлении более широком и разнообразном, в истории культуры более значимом, чем функциональные стили, к тому же могущем иметь в своём составе элементы, почерпнутые из любого функционального стиля. «Проникновение в художественную речь элементов просторечия, диалектизмов, устаревших единиц языка, возможность мотивированного введения в художественное произведение контекстных (предназначенных только для данного случая) неологизмов делают эту разновидность языка настолько отличной в речевом отношении от более строго организованных в этом плане научных и официально-деловых текстов, что признание за ней «статуса» функционально-речевого стиля не кажется терминологически оправданным. … В то время как научная, официально-деловая и публицистическая речь регулируются нормами общелитературного языка, составной частью которого они и являются, язык художественной литературы включает в себя такие средства и способы выражения, оценка которых с точки зрения норм литературного языка недостаточна. Явно недостаточна и оценка языковых особенностей художественных текстов с точки зрения основной, коммуникативной функции языка, которая всегда выступает там в сложном взаимодействии с так называемой «поэтической», или «эстетической», функцией». (Шмелёв, 1976)

Не вдаваясь в полемику, следует отметить, что если язык художественной литературы «рядоположен» каждому функциональному стилю в отдельности в том отношении, что, как и они, соотнесён с определённым типом социальной деятельности и определённым типом работы сознания (мышления), то всем им вместе взятым он противопоставлен по следующим признакам: 1) широко использует «не свои» языковые единицы разных уровней; 2) отличается от функциональных стилей спецификой языковой нормы; 3) отличается от функциональных стилей, выполняющих прежде всего «практические» функции, особой эстетической функцией. Язык художественной литературы позволял выявить на уровне больше предложения характеристику не самой языковой единицы, а принципы выбора и организации языковых единиц в микротексте.

В лингвистическом плане художественные микротексты характеризует свобода авторского самовыражения, широкое использование всех стилистических слоёв языка, употребление индивидуальных нестандартных сочетаний, создание авторской неповторимой манеры письма. «Художественность» микротекста создаётся сочетанием словесно выраженных значений и имплицитных вторичных смыслов, «подтекстных» явлений, знаки котроых имеются и на эксплицитном уровне, но трудны для восприятия неподготовленных реципиентов. «Поэтические средства скрыты в морфологической и синтаксической структуре языка…» (Якобсон, 1985). А также – в фонетической, морфемной, словообразовательной, лексической.

Первоначальное проявление эстетической функции языка усматривается во всех случаях, когда автор специально обращает внимание на форму словесного выражения, как-то её оценивает, отражая важную общую закономерность – особое внимание к языку, к тому, как, с помощью каких языковых средств выражена мысль, как достигается совершенство языковой формы и ее гармония с содержанием. Образность – главная отличительная черта языка художественной литературы и целеустановка автора, благодаря чему язык в произведениях художественной литературы выступает как материал, из которого строится образ. Главное, что отличает эстетическую функцию языка от его «практических» функций (общения, передачи информации), – это направленность формы словесного выражения не только на передачу того или иного содержания, но и на самое себя, на собственное совершенство, которое позволяет в самом языке ощущать прекрасное. «Практические» функции языка требуют работы над языковыми единицами с целью как можно более точного, ясного и общедоступного выражения информации; эстетическая функция языка требует работы над языковыми единицами с целью открыть читателю прекрасное в самом слове.

 Скачать реферат