О личности и индивидуальности в свете христианского вероучения

Таким образом устранялись недоразумения: термин «υπόστασις» перешел на Запад, его онтологическое значение приобретало там своё лицо, а термин «persona – πρόσωπον» был принят и должным образом истолкован на Востоке. Теперь уже «υπόστασις» – это не столько реальное инд

ивидуальное бытие характеризующее любую вещь, а бытие обретающее свое лицо, предъявляющее себя другим, а «persona – πρόσωπον» – это уже не лицо-маска, иллюзорный аспект индивидуума, а лицо самобытное, онтологически обоснованное [2,9].

Обобщая, митр. Иоанн (Зизиулас) отмечает, что глубинное значение отождествления «υπόστασις» с «persona – πρόσωπον» заключается в двух положениях:

– Лицо, принявшее онтологическую ипостасность, более не рассматривается как дополнение к бытию, как категория, которую мы добавляем к конкретному существу;

– Бытие существ укоренено теперь не в бытии как таковым (то есть бытие само по себе не рассматривается как абсолютная категория), а в этом новом лице, то есть именно в том, кто определяет бытие, дает существам возможность быть сущностями. Другими словами, из приложения к бытию (своего рода маски к бытию) лицо («persona – πρόσωπον») становится самим бытием и одновременно (что наиболее важно) – основополагающим элементом («принципом» или «причиной») существ [3].

Столь радикальная переоценка греческой мыслью своей онтологии связана с двумя основными «заквасками», предварительно положенными в святоотеческом богословии. Первая касается отвержения классического положения об онтологической абсолютности космологической необходимости. Согласно библейскому представлению, которого не могли не разделять Святые Отцы, мир онтологически не необходим. В то время как древние греки в своей онтологии мира полагали, что мир представляет собой нечто необходимое само по себе, библейское учение о творении «из ничего» – «εξ ουκ οντων» – «ex nihilo», обязывало Святых Отцов ввести в онтологию радикальное различие, вынести онтологическую причину мира за его пределы, возведя ее к Богу. Так они разорвали круг замкнутой онтологии греков и вместе с тем сделали нечто гораздо более важное, – они превратили бытие (существование мира, существующие предметы) в производное от свободы. Так была положена первая «закваска» – с учением о творении мира «из ничего» «αρχή» – «начало» греческой онтологии мира было перенесено в сферу свободы. То, что существует, было освобождено от самого себя, бытие мира стало свободно от необходимости [3].

Но была и вторая «закваска», которая вела к еще более глубокой переоценке греческой онтологии. Не только бытие мира обрело свой источник в личностной свободе, но и бытие Самого Бога было отождествлено с Личностью. Эта «закваска» была следствием споров о Пресвятой Троице, главным образом – богословия Великих Каппадокийцев, и прежде всего – св. Василия. Как известно, окончательная формулировка учения о Пресвятой Троице гласит: «μία ουσία, τρία πρόσωπα» – «одна сущность, три Лица». Казалось бы поэтому можно предположить, что единство Бога, Его «онтология» состоят в Его сущности. Такое представление отбросило бы нас к онтологии древнегреческой. Бог сначала есть Бог (Его сущность или природа, Его бытие), а затем[3] существует как Троица, то есть как Личности. Эта интерпретация по сути дела преобладает в западном богословии и к несчастью проникла в современное православное догматическое богословие. Существенным в данной интерпретации является принятие того положения, что онтологическая «основа» Бога коренится не в Личности, а в сущности, то есть в самом «бытии» Бога. В западном богословии данная идея приобрела форму представления о том, что единство Бога основано на единой Божественной сущности, единой Божественности, которые, как это полагали и ранее, составляют онтологическое «начало» Бога [3].

Однако данная интерпретация неверно представляет святоотеческое троичное богословие. Для греческих Святых Отцов единство Бога, Его единственность, онтологическое «начало» или «причина» бытия и жизни Бога состоят не в единой Божественной сущности, а в Ипостаси, представляющей Собой Личность Отца. Один Бог – это не одна сущность, а Отец, являющийся «причиной» как рождения Сына, так и исхождения Духа[4]. Следовательно онтологическое «начало» Бога еще раз обретается в Личности. Таким образом, когда мы говорим, что Бог «есть», мы не ограничиваем личную свободу Бога (ведь бытие Бога не есть для Него онтологическая «необходимость» или простая «действительность»), а приписываем Его бытие Его личной свободе. В более развернутом виде это означает, что Бог, как Отец, а не как сущность, Своим бытием непрестанно подтверждает Свою свободную волю к существованию. И подтверждение это состоит именно в Его троичном существовании: Отец из любви (а значит – свободно) рождает Сына и изводит Духа. Если Бог существует, Он существует постольку, поскольку существует Отец, то есть Тот, Кто из любви свободно рождает Сына и изводит Духа. Таким образом, Бог как личность, как ипостась Отца, делает единую Божественную сущность тем, что она есть – единым Богом. Это положение имеет решающее значение. Дело в том, что именно с ним самым непосредственным образом связано новое философское видение Великих Каппадокийцев, и в особенности – св. Василия. Оно предполагает, что сущность никогда не пребывает «обнаженной», то есть лишенной ипостаси, без «способа существования»[5]. Поэтому единая Божественная сущность представляет собой бытие Бога только постольку, поскольку оно имеет эти три способа существования, которыми оно обязано не сущности, а единственной Личности – Отцу. Вне Троицы нет Бога, нет Божественной сущности, поскольку онтологическое «начало» Бога есть Отец. Личное существование Бога (Отца) определяет Его сущность, делает ее ипостасной. Бытие Бога отождествлено с Личностью [3].

Кратко основополагающее онтологическое представление греческих Святых Отцов может быть изложено следующим образом. Никакая сущность или природа не существуют без личности или ипостаси, или способа существования. Никакая личность не существует без сущности или природы, но онтологическим «началом» или «причиной» бытия (то есть тем, что делает предмет существующим) является не сущность или природа, а личность или ипостась. Поэтому бытие коренится не в сущности, а в личности [3].

В.Н. Лосский замечает, что, настаивая на единоначалии Отца, едином Источнике Божества и Начале Триединства, восточные отцы защищали понятие о Троице, представлявшееся им более конкретным, более личностным. Однако может возникнуть возражение, не впадает ли такая триадология в крайность, противоположную той, в которой греки упрекали латинян, не полагает ли она Лиц выше природы? Но православное предание столь же далеко от этой «восточной» крайности, как и от ее «западной» антитезы. Действительно, как мы уже видели, если Лица существуют, то именно потому, что Они обладают природой: само Их происхождение заключается в том, что Они получают природу от Отца. Другое возражение может показаться более обоснованным: такое «единоначалие» Отца, не является ли каким-то выражением субординатизма? Единый Источник, Отец, не получает ли при таком понимании характер Божественного Лица по преимуществу? Святой Григорий Богослов предвидел эту трудность: «Готов бы я назвать большим Отца, от Которого и равенство имеют Равные, так же как и бытие…, но боюсь, чтобы Начала не сделать началом меньших и не оскорбить предпочтением. Ибо нет славы Началу в унижении Тех, Которые от Него». «Единое Божество не возрастает, или не умаляется через прибавления и убавления, повсюду равно, повсюду то же, как единая красота и единое величие неба. Оно есть Трех Бесконечных бесконечная соестественность, где и Каждый, умосозерцаемый Сам по Себе, есть Бог, как Отец и Сын и Дух Святой с сохранением в Каждом личного свойства, и Три, умопредставляемые вместе – также Бог: первое – по причине единосущия, последнее – по причине единоначалия» [2].

 Скачать реферат