Живописец Нестеров Михаил Васильевич
По преданию, неизвестный святой, взглянув на юного пастушонка, угадал в нем "сосуд избранный". Художник почти отчаялся найти подходящий облик, как нечаянно встретил на деревенской улице хрупкую, болезненную девочку с бледным лицом, широко открытыми удивленными глазами, "скорбно дышащим ртом" и тонкими, прозрачными ручками. В этом существе "не от мира сего" он узнал
своего Варфоломея.
Образ Сергия продолжает волновать Нестерова на протяжении всей жизни. Вслед за "Видением отроку Варфоломею" он работает над большой картиной "Юность преподобного Сергия". Нестеров творит миф о Святой Руси, стране, где человек и природа, равно одухотворены, объединены возвышенным молитвенным созерцанием.
С появлением "Видения отроку Варфоломею" можно говорить не только о слиянии в картинах Нестерова человека и природы, но и о появлении совершенно особого, "Нестеровского" пейзажа. Компоненты этого пейзажа всегда одни и те же, но в бесконечном разнообразии их сочетаний - один из секретов неувядаемой его привлекательности. Тонкие, трепетные белоствольные березки, пушистые ветки вер бы, кисти рябины, горящие на приглушенном фоне листвы, почти незаметные осенние или первые весенние цветы . Недвижные воды, в которых отражаются такие же замершие леса . Бесконечные дали, открывающиеся с высоких холмистых берегов реки Белой…. Почти всегда на картинах Нестерова - весна или осень, значительно реже - зима или лето . И никогда, или почти никогда,- не бушуют бури, не льют дожди, не гнутся под порывами ветра деревья. Все тихо, безмятежно, "благолепно", все проникнуто "Тютчевским" ощущением того, что "сквозит и тайно светит" в нетленной красоте русской природы.
Заключение
Еще недавно творчество М.В.Нестерова (1862—1942) представлялось основательно изученным. Большое внимание отечественное искусствоведение уделяло исследованию портретов деятелей науки и культуры, созданных художником в 1920-е — 1940-е годы. Считалось, что в послереволюционное время в области религиозной живописи художник не дал ничего интересного и значительного, а лишь повторял и варьировал свои прежние композиции. Это убеждение в какой-то степени подкрепляли письма самого Нестерова, который, признаваясь другу в трудном материальном положении, сообщал: «Мы живем в непрестанном труде, заботах «о хлебе насущном» . Я пишу-пишу . Повторяю одну за другой свои старые вещи, благо на меня есть спрос и платят, по-старому — гроши, по-новому — миллионы». «Работаю неустанно, переписал без конца повторений и вариантов со своих мелких старых картин». И хотя внимательный читатель в тех же письмах Нестерова находил признания и другого рода, свидетельствующие о том, что художник, продолжая свои напряженные творческие искания, создал ряд новых религиозных произведений, которыми дорожил, и которые были важны для понимания, как его мировосприятия, так и искусства в целом, это не изменило сложившегося мнения. В советское время Нестеров ценился, прежде всего, как «создатель портрета эпохи» и лишь потом как автор «Пустынника» и «Видения отроку Варфоломею».
Такой взгляд, а также труднодоступность новых картин для ознакомления, отчасти, привели к тому, что произведения на религиозные темы, которые Нестеров наряду со своими знаменитыми портретами продолжал настойчиво писать и в послереволюционное время, оказались в тени. В большинстве своем, рассеянные по частным и закрытым церковным собраниям, а в государственных художественных музеях не покидающие запасников, они до сих пор остаются неизвестными широкому зрителю. Их около двадцати, сравнительно небольших по размерам, необыкновенно емких по содержанию и прекрасных по живописи работ. Среди них, например: «Путник» (1921), «На озере» (1922), «Монашенки» (1922), «Странник» (1922), «Старец» (1923), «У монастырских стен» (1925), «Христос, благословляющий отрока» (1926), «Гонец» (1930-е годы), «Сергий и спящий монах» (1932), «Всадники» (1932), «Страстная Седмица» (1933), «Отцы-пустынники и жены непорочны» (1933).
Созданные в советские годы, эти картины по-прежнему находились в русле тех напряженных религиозно-нравственных исканий, которыми было наполнено все дореволюционное творчество художника.
Без изучения всех граней художественной деятельности живописца в советский период, а одной из них и является его религиозная живопись 1920—1930-х годов, раскрытие творческого облика мастера вряд ли может претендовать на полноту. Ибо и портрет, ставший основным жанром «советского» Нестерова, и его религиозно-нравственные картины — явления одного порядка, они имеют одну природу, вдохновляются одним источником. Их нельзя рассматривать отдельно, иначе Нестеров теряет изначально присущую ему цельность. «Автор и по сей день — один и тот же, лицо его обозначилось рано, и в главном не менялось», — написал он в трудные для себя 1920-е годы. Эти слова могут стать лейтмотивом в изучении творчества художника.
Снискавший успех своими бесспорно превосходными портретами советского времени, сам Нестеров был довольно сдержан в их оценке: «…к лету в галерее будет моих шесть портретов, коими и будет представлен поздний Нестеров. И как этот поздний далек от раннего, и насколько мне (…) любезней ранний того нового, позднего…. Однако «о вкусах не спорят», придется примириться и с поздним, как мирятся со старостью, с ее недугами». До конца жизни Нестерова его самыми любимыми произведениями оставались «Видение отроку Варфоломею», «Под благовест», «Димитрий царевич убиенный», росписи Марфо-Мариинской обители в Москве, образы Троицкого собора в Сумах. Высшим достижением своего творческого взлета и позднее мастер считал свою картину «Душа народа» (1914—1916). Выбирая сюжет, лишенный внешнего драматизма, Нестеров в «Душе народа» утверждал тему спасения души через искупление страданием. В легко ступающем мальчике, идущим впереди толпы, художник смог увидеть огромную силу человеческого духа, торжество человеческого «Я».
Эта тема «искупления страданием» напряженно осмысляется художником, и после революции. В первые послереволюционные годы мировосприятие М. В. Нестерова определяет состояние гнетущей неизвестности, предчувствие разверзнувшейся бездны. Произошедшие в России перемены пугают художника и с трудом поддаются осмыслению. Об этом красноречиво свидетельствуют письма Нестерова тех лет. «Пережитое за время войны, революции и последние недели так сложно, громадно болезненно, что ни словом, ни пером я не в силах всего передать.
Вся жизнь, мечты как бы зачеркнуты. Думы, чувства, надежды, попраны и осквернены. Не стало великой, дорогой нам, родной и понятной России. Она подменена за несколько месяцев. От ее умного, даровитого, гордого народа — осталось что-то фантастическое, варварское, грязное и низкое . Все провалилось в тартарары. Не стало Пушкиных, нет больше Достоевских и Толстых — одна черная дыра, и из нее валят смрадные испарения «товарищей» — солдат, рабочих и всяческих душегубов и грабителей…», — записывает Нестеров свои ощущения, полные ужаса и растерянности. Перед ним словно ожил наяву страшный сон, увиденный до революции и со всеми своими зловещими подробностями запечатленный в одноименной акварели: на фоне излучины Волги изображена впряженная в телегу белая обезглавленная лошадь. Кровь из раны на ее шее стекает густыми каплями на землю. Образовалась уже целая лужа крови. Дальше — на берегу — видна часовня с распахнутой дверью и слепыми выбитыми зеницами окон. Перед часовней — поминальный стол с большим старым образом Спаса и множеством горящих свечей. Дым от свечей, как похоронный саван, стелется над волжским пейзажем, окрашенным печальным сине-лиловым светом сумрачного дня. Воплощенная в зримые формы акварель «Страшный сон», которая находится в частном собрании, сейчас воспринимается как пронзительное пророческое видение о грядущих бедствиях России, неожиданно открывшееся художнику.
Скачать реферат